×

Что общего между ливанским фильмом «Капернаум» и «Айкой» Сергея Дворцевого | Финансовый портал

Что общего между ливанским фильмом «Капернаум» и «Айкой» Сергея Дворцевого | Финансовый портал

У гостей престижных европейских фестивалей такие картины рождают нестерпимое чувство вины. В прошлом году председатель каннского жюри – счастливая, богатая, талантливая и обаятельная актриса Кейт Бланшетт – выписала ливанскому «Капернауму» третий по значению приз, а российско-казахстанской «Айке» – приз за лучшую женскую роль.

Главный каннский приз Бланшетт и ее коллеги отдали «Магазинным воришкам» Хирокадзу Корээды о семье бедных японцев. Сейчас «Капернаум» и «Магазинные воришки» претендуют на «Оскара» в категории «Лучший иноязычный фильм» («Айка» чуть-чуть не добралась до пятерки номинантов). А победит, скорее всего, «Рома» Альфонсо Куарона – тоже про людей весьма небогатых. Как говорилось в старом советском анекдоте, «однако, тенденция».

Это все картины с предельно четким гуманистическим посылом – но все те четыре часа, что длится сдвоенный просмотр «Капернаума» и «Айки», в голове бесконечно крутится мысль, что лучше уж вовсе не жить, чем жить так, как их герои. Все ваши прежние представления о так называемой чернухе, все ассоциации, связанные с этим словом, после них можно смять и выкинуть. Даже «Маленькая Вера» Пичула, даже трагедии Василия Сигарева «Волчок» и «Жить» после этого кажутся светлыми и лирическими произведениями.

Причем «Капернаум» и «Айка» на самом деле отличные фильмы. Это искусство кино, без шуток. И в конце концов нам, людям, воспитанным на великой русской литературе, терять уже нечего.

Зейн живет в Бейруте. Ему вроде бы 12 лет. Точную дату его рождения родители уже забыли – свидетельство о рождении ему не выправили: это стоило денег, а денег не было. В первых же сценах мы узнаем, что ему дали пять лет за то, что он пырнул ножом одного неприятного взрослого. А еще он истец – подал в суд на своих родителей просто за то, что произвели его на свет. Его главное желание – чтобы они больше не производили на свет никого, никого, никого. Его матери сильно за 40, но она беременна и искренне считает ребенка подарком Бога. А Зейн считает его подарком родительской похоти и безнадежной глупости. Они нарожали уже кучу детей – его братьев и сестер и его самого – на страдание, ни на что еще. «Мы насекомые, дружок, – говорит Зейну отец, – мы паразиты. И у тебя есть выбор: смириться с этим или выброситься из окна».

Он убегает из дома, встречается с симпатичной 25-летней эфиопкой, которая живет в Ливане без разрешения и которую в любую минуту могут поймать и депортировать, – а у той тоже случайно прижитый ребенок, годовалый, которому Зейн неожиданно становится как брат. Но в этой системе никакая благость невозможна: эфиопка отправляется в тюрьму, Зейну нужно решать, что делать с младенцем. Вся цепь решений (оставить на улице, уйти, вернуться, плюнуть, снова уйти, снова вернуться) выглядит как чистейший, идеальный ад для любого европейца, но они более чем представимы для ливанского мальчика.

А теперь у вас еще есть секунда, чтобы зажмуриться и не читать следующие несколько строк: Зейн попал в тюрьму, потому что пырнул ножом мужа своей 11-летней сестры, которую родители отдали в обмен на несколько живых кур. Она забеременела, но беременность в 11 лет – это такое дело, что она истекла кровью и умерла. И ее не взяли в больницу, потому что свидетельства о рождении, вообще никаких документов у нее не было.

Надин Лабаки, очень красивую ливанскую актрису и режиссера (красота для режиссера дело десятое, но и не отметить ее, раз уж она есть, невозможно – Лабаки появляется в «Капернауме» в маленькой роли адвоката мальчика), уже сравнили с Кэтрин Бигелоу – другой красивой женщиной, которая умеет снимать совершенно мужское кино: четкое, продуманное, кристально ясное, без соплей и воплей, без истошной эмпатии, без криков «ах же ты бедняжечка». «Капернаум» очень серьезный и суровый. Он полон сочувствия к героям, но оно нигде не декларируется, оно спрятано в складках рассказа. Лабаки делает все, чтобы сочувствие – настоящее, искреннее – рождалось у зрителя в душе. Если хотите, этот фильм похож на «Детство» Горького – очень мрачную книжку про очень несчастного мальчика. Эффект ровно тот же: ты закрываешь книгу (выходишь из зала) даже не с горящей на лице пощечиной, а просто избитый – и при этом эгоистически счастливый от того, что родился не в Бейруте и не в Нижнем Новгороде XIX в. И одновременно – с желанием этого мальчика обнять, усыновить, просто сделать что-нибудь, чтобы зла, глупости и боли на этой планете было меньше. Сконструировать для зрителя вот такой выход из зала – невероятно трудная задача, но Лабаки справляется с ней блестяще.

Лабаки завершает картину улыбкой Зейна. Он, хмурый, приходит фотографироваться, а ему говорят: «Слушай, это фото не на свидетельство о смерти, а на удостоверение личности!» И он от этой шутки смеется, впервые за всю картину. Ну да, это современная версия улыбки Кабирии (мальчик, который играет Зейна, кстати, сейчас изъят из этой бейрутской нищеты – он живет в Норвегии и ходит в школу, а во время съемок не мог даже написать свое имя).

У режиссера Сергея Дворцевого никаких таких улыбок не предусмотрено. Его «Айка» – фильм о бесконечно несчастной киргизской иммигрантке в Москве. Айка родила ребенка вроде бы в результате изнасилования (врет, наверное, а может, и не врет) и оставила его в роддоме: ребенок не входил в ее планы. Она собиралась организовать в Москве маленький швейный бизнес, заняла под это 200 000 руб. у соотечественников, но с бизнесом ничего не вышло, а деньги надо отдавать. Она бродит по хмурой, снежной, грязной Москве, истекая кровью, сцеживая грудное молоко, пытаясь найти какую-то работу.

Действие этого фильма занимает пять дней, и сначала возникает ощущение, что снимался он примерно столько же. Но на самом деле Дворцевой снимал его шесть лет. Режиссер-перфекционист сначала снял несколько сцен в Москве 2012 г., а потом его не устраивали все последующие зимы и снежный покров. Любой другой просто переснял бы эти первые эпизоды с другим снегом, но Дворцевой держался за них, потому что это был, по его словам, «уникальный материал». В поисках правильного снега он доехал до Мурманска, но там люди двигались не так, как в Москве. Только в 2018 г. снег повалил как надо.

В «Айке» есть короткая сцена на подпольной птицефабрике, где героиня и другие мигрантки ощипывают только что убитых кур. Я недавно разговаривал с Дворцевым и в шутку спросил: «Вы, наверное, снимали ее месяц?» Он абсолютно всерьез ответил: «Да, месяц, плюс две недели на репетиции».

preview-1ruo-9319473 Без рубрики  Что общего между ливанским фильмом «Капернаум» и «Айкой» Сергея Дворцевого | Финансовый портал

Самал Еслямова в «Айке» настолько достоверна, что трудно заподозрить в ней актрису /Кадр из фильма

Но оно того стоило: эффект убийственный. Бывший документалист Дворцевой женит документальное кино с художественным: в «Айке» нет ни одной неестественной детали, ни одного фальшивого кадра или интонации. Ты проваливаешься в параллельный мир, который находится совсем рядом, но населен бедными и несчастными людьми, которых в обычном состоянии ты, сытый капризный москвич, как-то выталкиваешь из сознания, о которых не хочешь думать. (Дворцевой, естественно, за эти шесть лет пообщался с десятками реальных мигрантов и прекрасно изучил их сумрак.) Самал Еслямова ни на секунду не выглядит артисткой – просто несчастная киргизка, выхваченная Дворцевым из толпы гастарбайтеров. На самом деле она казашка, благополучная профессиональная актриса с соответствующим образованием, и то, что она делает, – это какая-то высшая, последняя ступень актерского мастерства: ее Айка – абсолютно живой, реальный страдающий человек. Неудивительно, что Бланшетт (которая сама великая актриса) снесло крышу. Еслямова стала первой рожденной в СССР женщиной, получившей каннскую награду.

Share this content: